Хроники Артура - Страница 233

233

– Ее бог не может сварить яйца всмятку, – мстительно проговорила Нимуэ. За годы, прошедшие с утраты Котла, она изменилась еще сильнее Мерлина. Тот просто одряхлел, Нимуэ же была тощая, грязная и почти такая же безумная, как когда я вытаскивал ее с Острова Смерти. Жрицу била мелкая дрожь, лицо сводила непроизвольная судорога. Золотой глаз она давно то ли потеряла, то ли продала и теперь носила черную кожаную повязку. Былая своеобразная красота исчезла под слоем грязи, коросты и черными спутанными волосами; даже селяне, приходившие за исцелением или пророчеством, с трудом выносили ее вонь. И не только селяне; я, некогда любивший Нимуэ, еле-еле мог находиться с ней рядом.

– Котел по-прежнему жив, – сказала мне Нимуэ в тот день.

– Так говорит Мерлин.

И он тоже жив. – Нимуэ положила на мой локоть грязную руку с обгрызенными ногтями. – Он просто копит силы и ждет.

Ждет погребального костра, подумал я.

Нимуэ повернулась от востока на запад, чтобы оглядеть весь горизонт.

Где-то там, Дерфель, спрятан Котел. И кто-то готовится пустить его в ход. А когда это случится, Дерфель, ты увидишь, как вся страна окрасится кровью. – Она обратила ко мне единственный глаз и зашипела: – Кровь! В тот день мир изблюет кровь, и Мерлин восстанет ото сна.

Может быть, подумал я, но солнце светило ярко, и в Думнонии царил мир. Мир, который Артур завоевал мечом, поддерживал законами и скрепил Братством Британии. Все это казалось бесконечно далеким от Котла и утраченных сокровищ, хотя Нимуэ по-прежнему верила в их силу. Я не смел в глаза сказать ей о своих сомнениях; в тот погожий день мне казалось, что Британия идет от мрака к свету, от хаоса к порядку, от варварства к закону. То были свершения Артура. То был Камелот.

Однако Нимуэ говорила правду. Котел не пропал, и она, подобно Мерлину, ждала грядущих ужасов.

Глава 8

Главной нашей заботой в те годы было подготовить Мордреда к управлению страной. Королем его провозгласили еще в младенчестве, но Артур решил провести церемонию повторно, как только Мордред достигнет совершеннолетия. Думаю, Артур надеялся, что торжественный ритуал магическим образом наделит мальчика мудростью и ответственностью – другими средствами его было не исправить. Мы пытались, видят боги, мы пытались, а Мордред оставался все таким же злым, мстительным и неуправляемым. Не испытывая к нему любви, Артур сознательно закрывал глаза на главные недостатки своевольного юнца, ибо свято верил в божественность королевской власти. Близилось время, когда Артуру предстояло узнать и принять горькую правду о Мордреде, но в ту пору на все сомнения, которые высказывались в совете, он отвечал одно. Да, Мордред не сахар, однако все мы видели, как из несносных сорванцов вырастают достойные мужи; торжественное вступление на престол и ответственность, налагаемая властью, наверняка заставят мальчика взяться за ум. "Я сам не был образцовым ребенком, – любил говорить Артур, – а с годами вроде бы образумился. Верьте в него, – и с улыбкой добавлял: – К тому же Мордредом будет руководить мудрый и опытный совет". На наши возражения: "Он назначит собственный" – Артур только отмахивался. Все, беспечно заверял он, будет хорошо.

Гвиневера, в отличие от мужа, не тешила себя обольщениями. Более того, в годы после клятвы Круглого стола мысли о дальнейшей судьбе Мордреда занимали ее чуть ли не постоянно. Как женщина, она не могла присутствовать на совете, но, подозреваю, когда заседания проходили в Дурноварии, подслушивала из-за портьеры. По большей части наши разговоры должны были утомлять Гвиневеру: мы часами спорили, укладывать ли новые камни для брода или потратиться на постройку моста, берет ли некий магистрат взятки или кому поручить опеку над осиротевшим наследником или наследницей. Такие вопросы отнимали почти все наше время и наверняка казались Гвиневере ужасно скучными, однако воображаю, с каким интересом она ловила все, что говорили о Мордреде.

Гвиневера почти его не знала, но люто ненавидела за то, что король он, а не Артур, и всячески старалась склонить на свою сторону членов королевского совета. Даже меня обхаживала – видимо, подозревала, что я тайно с ней согласен. Как-то после заседания она взяла меня под руку и повела по сводчатой галерее. Чума только-только отступила, и повсюду жгли целебные травы, чтобы не допустить ее возвращения. Может быть, голова у меня закружилась от густого дыма курений, но скорее все-таки от близости Гвиневеры. Она сильно умащалась ароматами, рыжие волосы были пышны и непокорны, тело – упруго и статно, идеально очерченное лицо горело решимостью. Я выразил ей соболезнования в связи со смертью отца.

– Бедный папа, – сказала она. – Он всегда мечтал об одном – вернуться в Хенис Вирен.

Гвиневера замолчала, и я подумал, что она, наверное, упрекает Артура за нежелание воевать с Диурнахом. Вряд ли ей хотелось уехать на дикое побережье Хенис Вирена, но старик Леодеган до последнего часа грезил о возвращении наследственных земель.

– Ты никогда не рассказывал мне о путешествии в Хенис Вирен, – упрекнула меня Гвиневера. – Говорят, ты видел Диурнаха?

– И надеюсь никогда больше его не увидеть, госпожа, – отвечал я.

Она пожала плечами.

– Порою королю полезно слыть жестоким.

Она принялась расспрашивать меня о Хенис Вирене, но я чувствовал, что ответы мои ее не занимают, особенно когда разговор перешел на Кайнвин.

– Спасибо, хорошо, – отвечал я на вопрос о здоровье моей супруги.

233