Запинаясь, я сказал, что Мерлин любил Пеллинора и хотел, чтобы тот оставался среди живых, а желания Мерлина, считал я, надо уважать. Артур слушал серьезно и даже, казалось, был благодарен мне за совет.
— Что ж, тогда Пеллинор может остаться здесь, — сказал он. — А теперь берись за другой конец. Поднимай!
На следующий день Линдинис опустел. Моргана и Нимуэ вернулись в Инис Видрин, намереваясь заняться восстановлением Тора. Однако Нимуэ желала теперь только одного — мести Гундлеусу, возмездия, в котором ей было отказано. Артур со своими всадниками отправился на север, чтобы усилить войско Тевдрика на границе Гвента, а я оставался с Овейном, который расположился в большом зале Кар Кадарна.
Я отныне считался воином, но этим плодоносным летом гораздо важнее было собрать урожай, поэтому на некоторое время пришлось отложить меч и идти на королевские поля помогать крестьянам жать рожь, ячмень и пшеницу. Работать нужно было серпом, его приходилось постоянно точить о брусок — деревянную чурку, которую сначала погружали в растопленное свиное сало, а потом обваливали в тонком песке, только после этого он делал грани острыми. Я был здоровым парнем, но постоянные наклоны и резкие движения руками и плечами поселили в спине постоянную ноющую боль. На Торе мне никогда не приходилось так много работать, но теперь я был уже не под крылышком Мерлина — я стал частью отряда сурового Овейна.
Мы собирали провеянное зерно и везли его на телегах с поля в Кар Кадарн и Линдинис. Солома шла на починку крыш и набивку матрасов. За время работы я отрастил первую редкую бородку, эдакую золотистую клочковатую поросль, которой, однако, был очень горд. Все дни мы проводили в изнурительной работе на полях, а я еще должен был выкраивать два часа вечером на обучение военному делу. Хьюэл выучил меня хорошо, но Овейну этого было мало. Он хотел лучшего.
— Ставлю месячное жалованье на дохлую мышь, что того силура ты рассек мечом, — сказал мне Овейн в один из тех вечеров, когда я исходил потом на крепостном валу Кар Кадарна после схватки на палках с воином по имени Мэпон. — Просто саданул сплеча.
Я подтвердил, что и на самом деле рубанул мечом, как топором. Овейн рассмеялся и вытащил свой меч.
— Используй всегда только острие, мой мальчик. Оно убивает быстрей, — сказал он и сделал выпад в мою сторону.
Я отчаянно отбивался.
— Почему, скажи мне, у римлян короткие мечи? — спросил Овейн.
— Не знаю, лорд.
— Потому что короткий меч вонзается лучше, чем длинный.
Овейн отпрянул назад и внезапно сделал выпад, готовый вонзить меч мне в грудь. Я кое-как успел отбить его клинок палкой. Овейн усмехнулся.
— Ты быстрый. Это хорошо. Тебе все будет удаваться, малыш, если будешь чуть осмотрительнее. — Он вложил меч в ножны. — Итак, что ты думаешь об Артуре, парень? — неожиданно спросил Овейн.
— Мне он нравится.
Я был так же смущен, как и тогда, отвечая на подобный вопрос Артура.
Огромная косматая голова Овейна повернулась ко мне.
— Ага, он неплох, — пробормотал он. — Артур мне всегда нравился. Все любят Артура, но только боги ведают, знает ли кто-нибудь его до донышка. Разве что Мерлин. Ты думаешь, Мерлин жив?
— Я знаю, что он жив! — порывисто воскликнул я, ничего на самом деле не зная.
— Хорошо, — кивнул Овейн.
Я прибыл с Тора, и Овейн полагал, что у меня есть волшебное знание, недоступное другим людям. Вдобавок среди его воинов распространилась весть о том, что я избежал ямы смерти друида, и это убеждало их, будто я нахожусь под покровительством богов.
— Мне нравится Мерлин, — продолжал Овейн, — хотя он и отдал этот меч Артуру.
— Каледфолх? — спросил я, назвав Экскалибур правильным именем.
— Ты не знал? — изумленно поднял брови Овейн.
Он явно расслышал в моем голосе удивление, ибо и на самом деле Мерлин никогда не говорил мне, что сделал Артуру такой щедрый подарок. Он иногда толковал об Артуре, но знал его лишь то короткое время, которое тот провел при дворе Утера. Мерлин всегда говорил чуть снисходительно, как будто Артур был прилежным, но слишком медлительным и непонятливым учеником, чьи будущие великие подвиги превышали все ожидания. Но известие о том, что Мерлин дал Артуру знаменитый меч, вдруг высветило совсем иное его отношение к своему питомцу.
— Каледвулх, — поправил меня Овейн, — был выкован в Потустороннем мире Гофанноном. — Гофаннон был богом кузнечного дела. — Мерлин нашел его в Ирландии, — продолжал Овейн, — где меч назывался Кадалхольг. Он выиграл его у друида в состязании толкования снов. Ирландские друиды утверждают, будто тот, кто обладает Кадалхольгом, оказавшись в беде, может ткнуть меч в землю, тогда Гофаннон покинет Потусторонний мир и придет ему на помощь. — Он с почтительным изумлением покачал головой. — Скажи мне, почему Мерлин сделал такой подарок именно Артуру?
— А почему бы и нет? — осторожно спросил я, потому что уловил в голосе Овейна затаенную ревность.
— Потому что Артур не верит в богов, — уверенно проговорил Овейн. — Он не верит даже в этого непонятного Бога, которому поклоняются христиане. Насколько я могу судить, Артур не верит ни во что, кроме своих больших лошадей. А лошади, малыш, на войне не нужны. Разве только разведчикам.
— Но почему?.. — начал было я.
— Потому, — Овейн словно угадал, о чем я хочу спросить, — что лошади нужны лишь для того, чтобы сломать вражескую стену щитов. Но если враг стоит твердо, лошадь только помеха. Боги станут помогать Артуру, коли он попытается побиться пешим, одетым в эти чешуйчатые рыбьи доспехи. Единственный металл, который нужен воину, — это меч и кусок железа на конце копья. Остальное — просто лишний груз, малыш. — Он глянул вниз на огороженное пространство форта, где к забору, окружавшему тюрьму Гундлеуса, была прикована Лэдвис. — Артур не останется здесь надолго, — уверенно проговорил он. — Одна неудача — и он поспешит убраться в Арморику, где только и можно удивить большими лошадьми, тяжелыми латами и волшебными мечами.