Хроники Артура - Страница 309

309

Элла кивнул, давая дозволение начинать. Я извлек из ножен Хьюэлбейн, поднес рукоять к губам и поцеловал осколок свиной косточки, вставленный в рукоять. Эти две костяные пластинки и были для меня настоящим амулетом — куда более могущественным, нежели брошь, ибо некогда были орудиями Мерлиновой магии. Косточки не наделяли меня волшебной неуязвимостью, но я снова поцеловал рукоять и обернулся к Лиове.

Наши мечи тяжелы и неуклюжи, в сражении они быстро тупятся и превращаются в подобие здоровенных железных дубинок: чтобы с такими управляться, нужна недюжинная мощь. Никакой такой утонченности в мечевом бою нет, есть — мастерство. А мастерство подразумевает хитрость: убеждаешь противника, что удар придет слева, а сам внезапно атакуешь справа. Впрочем, мечевые поединки выигрывают, как правило, не такого рода уловками, но грубой силой. Один из бойцов устанет, потеряет бдительность, тут-то победитель и зарубит его насмерть.

Но Лиова сражался иначе. Воистину, ни до того, ни после мне не доводилось иметь дело с таким противником, как этот Лиова. Не успел он приблизиться, а я уже почувствовал разницу, ибо его клинок, длиной не уступающий Хьюэлбейну, был куда тоньше и легче. Он пожертвовал весом ради скорости, и я понял: этот воин и впрямь так проворен и быстр, как предупреждал меня Борс, — быстр как молния; и не успел я толком осознать, что происходит, как он уже атаковал, — вот только вместо того, чтобы широко размахнуться мечом, он сделал стремительный выпад, нацелившись пропороть острием мышцы моей правой руки.

Я шагнул в сторону. В поединке все случается так быстро, что впоследствии, когда пытаешься мысленно восстановить ход событий, невозможно вспомнить каждое движение и каждую контратаку, но я видел, как блеснули его глаза, понял, что меч его способен наносить только колющие удары, и, едва он прянул вперед, я увернулся. Сделал вид, будто ничуть не удивлен выпадом столь стремительным, парировать не стал, просто прошел мимо, — а в следующий миг, рассчитывая, что противник потеряет равновесие, зарычал и рубанул Хьюэлбейном назад — этаким ударом можно быка выпотрошить.

Лиова отпрыгнул — равновесия он терять и не думал! — раскинул руки пошире, так, что мой клинок просвистел в шести дюймах от его живота, не причинив ни малейшего вреда. Он-то думал, я размахнусь снова, но нет: я ждал, что предпримет он. Зрители громко вопили, требуя крови, но я их не слышал. Я неотрывно глядел в спокойные серые глаза Лиовы. Вот он взвесил меч в правой руке, молниеносно подался вперед, легко коснувшись моего лезвия, и с размаху атаковал меня.

Я с легкостью парировал, затем встречным движением отбил круговой удар под ребра — пришедший так же естественно, как день следует за ночью. Лязг стоял оглушительный, но я чувствовал: Лиова бьется не в полную силу. Да, сражался он ровно так, как я и ожидал, но при этом он еще и оценивал меня, подбираясь все ближе и обрушиваясь на меня снова и снова. Я парировал рубящие удары, а они между тем становились все мощнее; и вот, когда я ожидал, что уж теперь-то он мне вломит по-настоящему, Лиова удержал клинок на середине замаха, перебросил меч из правой руки в левую и рубанул прямо, целясь точно мне в голову. Стремительно, как бросок гадюки.

Этот прямой натиск Хьюэлбейн остановил. Сам не знаю, как ему это удалось. Только что я парировал удар сбоку, а в следующий миг меча там почему-то уже не было, а над головой моей нависла смерть, и все же клинок мой каким-то непостижимым образом оказался в нужном месте, и легкое Лиовино лезвие соскользнуло к рукояти Хьюэлбейна, а я попытался перевести отбив в контрвыпад, да только в движении моем не было нужной силы, и противник легко отскочил назад. Теперь уже я продолжал наступать, нанося рубящий удар за ударом, вот только я-то, в отличие от Лиовы, вкладывал в них всю свою мощь, так что любой из них выпустил бы недругу кишки, а натиск мой был столь могуч и стремителен, что у Лиовы не оставалось иного выбора, кроме как отходить. Он отражал мои атаки с той же легкостью, как и я — его, да только сопротивлялся он словно бы не всерьез. Он давал мне замахнуться как следует и, вместо того чтобы обороняться мечом, просто отступал — отступал все дальше, а я впустую растрачивал силы, рассекая клинком воздух, а не кости, мышцы и плоть. На последнем рубящем ударе я остановил клинок в середине замаха и поворотом кисти направил Хьюэлбейн точнехонько противнику в живот.

Меч Лиовы качнулся в сторону выпада — а в следующий миг обрушился на меня в ответном ударе, а сам Лиова отступил чуть в сторону. Я мгновенно повторил его обходной маневр, так что оба выпада не прошли в цель. Вместо того мы сошлись вплотную; я почувствовал его дыхание. Нет, пьян Лиова не был, но слабый запах эля я ощутил. На долю секунды противник мой застыл неподвижно, затем учтиво отвел руку с мечом в сторону и вопросительно посмотрел на меня: дескать, согласен ли я разойтись? Я кивнул, мы оба отступили назад, разведя мечи как можно дальше; толпа взволнованно загомонила. Люди знали: на их долю выпало редкое зрелище. Лиова стяжал среди них великую славу, и смею сказать, что и у меня было имя не из последних, но я понимал: противник будет посильнее меня. Мое мастерство — если тут вообще уместно говорить о мастерстве — было мастерством солдата. Я знал, как проломить щитовой строй, умел сражаться копьем и щитом и мечом и щитом, но Лиова, поединщик Кердика, обладал одним-единственным талантом — биться в поединке один на один с мечом в руках. Он был смертоносен.

Мы разошлись на шесть-семь шагов, Лиова прыгнул вперед — изящно и легко, словно танцуя, — и молниеносно обрушился на меня. Хьюэлбейн жестко парировал рубящий удар; Лиова, явно дрогнув, уклонился от мощного отбива. От моего внимания это не укрылось. Я, верно, оказался проворнее, чем он ожидал, или, может, Лиова сегодня двигался медленнее обычного, ведь даже небольшое количество выпитого эля замедляет движения. Есть на свете воины, что выходят на бой только под куражом, но те, что сражаются на трезвую голову, живут долее прочих.

309