Хроники Артура - Страница 53

Но мы шли в Кар Свое с миром, а не с войной. Кар Свое оказался маленьким грязным городком, окруженным серовато-коричневым римским валом. Расположен он был в широкой, плоской долине у мелкого брода через реку Северн, которую здесь называли Хафрен. Настоящей столицей Повиса считался Кар Долфорвин, расположенный на прекрасном холме, увенчанном королевским камнем. Но здесь, как и в Кар Кадарне, всегда был недостаток воды и пространства для размещения королевского суда, сокровищницы, военных складов, кухни и амбаров для зерна, и подобно тому, как повседневное управление в Думнонии велось из Линдиниса, так и власти Повиса правили из Кар Своса и только в момент опасности или в дни высоких королевских празднеств двор Горфиддида переправлялся по реке на вершину Кар Долфорвина.

Римские строения в Кар Свосе давно разрушились и исчезли. Но свой пиршественный зал Горфиддид возвел на старом римском основании, а недавно дополнил его двумя новыми пристройками, сооруженными специально для Тевдрика и Артура. Горфиддид встретил нас в собственном доме. Сразу же бросился в глаза левый его рукав, опустевший после прикосновения Экскалибура. Повисский король, крепко сбитый человек средних лет с подозрительным взглядом маленьких холодных глаз, угрюмо прорычал невнятное приветствие и неохотно обнял единственной рукой короля Тевдрика. Артур, не бывший королем, опустился перед Горфиддидом на одно колено, а тот лишь молча ожег его взглядом. Стоявшие позади Горфиддид а вожди и воины с длинными, заплетенными в косички усами были неподвижны, с их тяжелых плащей стекали дождевые струи. Зал пропах мокрой псиной. Женщин не было, не считая двух рабынь, державших кувшины, из которых Горфиддид то и дело зачерпывал рогом хмельной медовый напиток. Позже мы узнали, что король впал в беспробудное пьянство, после того как Экскалибур лишил его руки. Все эти несколько недель его трепала смертельная лихорадка, и мало кто верил, что он выживет. Густой и крепкий мед отягчал и одурманивал голову Горфиддида настолько, что все заботы о Повисе легли на плечи его сына, наследного принца Кунегласа.

Кунеглас, круглолицый молодой человек, был умен, смешлив и дружелюбен. Сразу стало ясно, что они с Артуром — сходные души. Три дня Кунеглас и Артур не разлучались, проводя время на оленьей охоте, пируя и слушая бардов по вечерам. В Повисе было мало христиан, но как только Кунеглас узнал, что Тевдрик — христианин, он велел устроить в одном из зерновых складов церковь и позвал священников. Кунеглас и сам посетил одну из молитвенных церемоний, хотя потом покачивал головой и говорил, что все же предпочитает молиться своим собственным богам. Король Горфиддид плевался на церковь, но не запретил сыну потворствовать Тевдрику и доставлять ему подобное удовольствие. Однако повисский король позаботился о том, чтобы его друид окружил временную церковь кольцом заклятий.

— Горфиддид не очень-то верит, что мы хотим мира, — сказал нам на второй же вечер Артур, — но Кунеглас старается убедить его. Поэтому, ради всех богов, будьте трезвы, не вынимайте из ножен мечи и не затевайте ссор. Одна искра воспламенит тлеющий огонь недоверия, и Горфиддид вышвырнет нас отсюда и опять затеет войну.

На четвертый день в замке собрался совет Повиса. Главным было заключение мира, и, несмотря на хмурое молчание Горфиддида, все сладилось быстро. Повисский король, ссутулившись в своем кресле, неприязненно наблюдал, как его сын громогласно объявлял об этом решении.

— Повис, Гвент и Думнония отныне союзники, — сказал Кунеглас, — и отплатят кровью за кровь другого, а нападение на одно из трех государств будет считаться нападением на любое из них.

Горфиддид мрачно кивнул в знак согласия.

— Кроме того, — продолжал Кунеглас, — поскольку мой брак с Хеллед Элметской решен, то и Элмет присоединится к этому договору. В результате саксы окажутся в окружении объединенных кровным соглашением королевств бриттов.

Скрепленный четырьмя королевствами союз позволял Горфиддиду безбоязненно вступить в войну с саксами, а его согласие на заключение этого мира было вознаграждено тем, что Повис признавался главным в будущей схватке.

— Он хочет быть верховным королем! — проревел из задних рядов Аргавейн.

Но Горфиддид на том не остановился и потребовал освободить и восстановить на троне своего родственника Гундлеуса Силурского. Тевдрик, который больше других страдал от набегов силуров, противился этому. Мы, думнонийцы, не могли простить Гундлеусу убийство Норвенны, а я ненавидел этого человека за то, что он сотворил с Нимуэ. Но Артур убедил нас, что свобода Гундлеуса не такая уж большая цена за мир, и коварный убийца был прощен.

Горфиддид, который поначалу неохотно шел на примирение, быстро понял те преимущества, которые за это получает, и даже позволил своей дочери Кайнвин, названной Звездой Повиса, выйти замуж за Артура. Горфиддид был мрачным, подозрительным и грубым человеком, но он искренне любил свою семнадцатилетнюю дочь и отдавал ей те крохи нежности и доброты, которые еще сохранились в его жестокой душе. А то, что он согласился отдать ее за Артура, который не только не был королем, но даже не обладал титулом принца, доказывало его решимость прекратить наконец распри между собратьями-бриттами. Этой помолвкой Горфиддид и его сын Кунеглас как бы признавали, что Артур стал подлинным властителем Думнонии. Артур и Кайнвин были помолвлены сразу после окончания совета.

Церемония помолвки считалась настолько важной частью договора, скрепляющего мир, что все собравшиеся тут же снялись с места и отправились из Кар Своса в более подходящий для торжественного пиршества Кар Долфорвин. Там, у подножия холма, раскинулся просторный луг с благоприятным для такого случая названием — Девичий. Мы прибыли туда на закате. Вершина холма была скрыта завесой дыма от высоких костров, на которых жарились оленина и свинина. Далеко под нами, в долине, кружила серебристая лента Северна, а к северу, в сторону темнеющего Гвинедда, волнами уходили туманные хребты холмов. Поговаривали, что в ясный день с вершины Кар Долфорвина можно увидеть Кадейр Идрис, но в тот вечер все скрывала густая сетка дождя. Склоны холма поросли огромными раскидистыми дубами, над которыми парили два коршуна, казавшиеся в заходящих лучах солнца кроваво-багровыми. Видение двух птиц, летящих вдогонку умирающему дню, считалось хорошим предзнаменованием. Из замка доносились песни бардов, воспевавших Хафрен, девушку, которая дала имя Девичьему лугу и, утопленная мачехой в реке у подножия холма, стала богиней. Барды не умолкали до самого захода солнца.