— Я — Галахад, — сказал он, — и рад встрече с Дерфелем Кадарном.
Я поблагодарил его, заставил себя пересечь зал, подойти к стулу короля Бана и, несмотря на его нелюбовь к принятому при дворах королей изъявлению почтения, опустился на колени.
— За оскорбление твоего дома, лорд король, — сказал я, — винюсь, прошу прощения и готов нести наказание.
— Наказание? — поднял брови Бан. — Не говори глупостей. Это просто вино. Слишком много вина. Следует разбавлять вино водой, как это делали римляне, так, отец Кельвин?
— Странный обычай, — пробормотал старый священник.
— И речи нет о наказании, Дерфель, — сказал Бан. — Встань. Терпеть не могу, когда передо мной стоят на коленях. И что за обида? Подумаешь! Просто ты вспыльчивый, любишь поспорить. И я люблю спор, правда, отец Кельвин? Ужин без спора — как день без поэзии. — Король не обратил внимания на ехидное замечание священника, что такой день был бы благословенным. — И мой сын Ланселот тоже несдержанный. У него сердце воина, но душа поэта, а это, скажу тебе, горючая смесь. Садись и ешь.
Король Бан был щедрым повелителем, однако, заметил я, королева Элейна была не очень-то довольна его решением. Обычно гладкое моложавое лицо этой седовласой женщины хранило безмятежное спокойствие, но сейчас королева хмуро посмотрела на меня и сердито спросила:
— Неужто все думнонийские воины так дурно воспитаны?
— А ты бы хотела, чтобы воины были придворными шаркунами? — резко возразил Кельвин. — Может быть, пошлешь своих драгоценных поэтов убивать франков? Никто же не считает, что они должны этим заниматься, хотя, по-моему, меч мечтам не помеха.
Он усмехнулся, а три сидевших рядом поэта презрительно пожали плечами. Кельвин каким-то образом умудрялся обойти запрет в Инис Требсе на все неказистое и некрасивое. Без просторного плаща и скрывавшего лицо капюшона священник оказался на удивление уродливым. Единственный глаз светился острым, пронзительным огнем, другой скрывала засаленная повязка. Узкогубый рот постоянно кривился презрением и недовольством. Длинные нечесаные волосы обрамляли неровно выбритую тонзуру, из-под грязной всклокоченной бороды на впалой груди едва виднелся грубо вырезанный деревянный крест. Тело Кельвина было словно перекручено и обезображено вздыбившимся горбом. Серая кошка, которая в библиотеке висела у него на шее, сейчас свернулась клубком на коленях и хрустела объедками омара.
— Сядешь рядом со мной на другом конце стола, — сказал Галахад. — И не вини себя.
— Но я и впрямь виноват. Мне надо было сдержаться.
— Мой брат, — проговорил Галахад, когда мы наконец уселись за стол, — вернее, мой почти брат обожает доводить людей до бешенства. Это его развлекает, тем более что не каждый решится дать ему отпор, потому что он наследник и когда-нибудь, заняв королевский трон, станет владеть жизнью и смертью своих подданных. Но ты дал ему достойный отпор.
— Но вел себя недостойно.
— Ладно, не будем спорить. Но сегодня вечером я провожу тебя на берег.
— Вечером? — удивился я.
— Мой брат не прощает обид, — тихо проговорил Галахад. — Не желаешь ли получить во сне нож под ребро? Если бы я был на твоем месте, Дерфель, то переночевал бы на берегу среди своих.
Я кинул взгляд на противоположный край стола, где мать утешала мрачного красавца Ланселота, прикладывая к его окровавленной щеке смоченную в вине салфетку.
— Но почему почти брат? — спросил я Галахада.
— Я был рожден любовницей короля, а не его женой. — Галахад склонился ко мне и шепотом добавил: — Но отец благосклонен ко мне и велит называть меня принцем.
А король Бан уже толковал с отцом Кельвином о каком-то неясном месте в христианском писании. Бан говорил с мягкой любезностью, а Кельвин с ядовитой ухмылкой так и выплевывал оскорбления, но при этом и тот и другой получали явное удовольствие.
— Твой отец утверждал, что ты и Ланселот — оба воины, — заметил я, желая сделать Галахаду приятное.
— Оба? — рассмеялся он. — Мой дорогой брат нанимает поэтов и бардов петь ему хвалу как величайшему воину Арморики, но я еще ни разу не видел его в линии щитов.
— Зато я должен биться за его будущее наследство, — кисло улыбнулся я.
— Королевство уже потеряно, — неожиданно легко признался Галахад. — Отец тратил деньги на всевозможные постройки, покупку манускриптов, но не на солдат. Кроме того, мы здесь на острове так отделены от всей страны, что наши люди скорее отступят к Броселианду, чем позовут нас на помощь. Франки везде берут верх. Так что твоя забота, Дерфель, поберечься и живым добраться домой.
— Ты считаешь, что нам не надо биться с франками? — тихо спросил я.
— Я считаю, что война проиграна, но ты ведь поклялся Артуру биться до конца. Мне же сдается, что время жизни Инис Требса не дольше мгновенной вспышки света в темноте. Я пытался уговорить отца отослать библиотеку в Британию, но он скорее даст отсечь себе голову. И все же, думаю, ему это придется сделать. А теперь, — он отодвинул свой позолоченный стул, — нам пора уходить. Прежде, — шепнул он, — чем эти fill начнут декламировать. Если, конечно, тебя не привлекают стишки о лунном луче, скользящем по краешку тростниковой кровати.
Я встал и стукнул по столу рукояткой специального ножа для еды, которые король Бан велел положить перед каждым гостем. Теперь эти гости глазели на меня с явным беспокойством.
— Должен извиниться, — сказал я, — не только перед всеми вами, но и перед лордом Ланселотом. Такой великий воин, как он, заслуживает лучшей компании за ужином. А теперь я, простите меня, иду спать.