Хроники Артура - Страница 244

244

Артур резко выкрикнул какой-то приказ; видимо, мои и Кулуха воины хотели ринуться нам на помощь, Артур же велел им стоять. Он не хотел кровавого боя: Кернов против Думнонии. Он хотел лишь скорее покончить с тягостным делом.

Кулуха зажали, как и меня. Он поливал врагов бранью, обзывал их бабами, псами и молокососами, но керновцы исполняли приказ. Ни меня, ни Кулуха не тронули пальцем, просто сдавили щитами. Мы могли лишь наблюдать, как защитник Кернова вышел вперед и поклонился принцу.

Тристан знал, что погибнет. Ленту с волос он еще раньше повязал на клинок и теперь поцеловал белую полоску ткани. Потом поднял меч, коснулся лезвием Каллинова клинка и сделал выпад.

Каллин отразил удар. Звон стали о сталь дважды прокатился внутри частокола; второй удар Тристан нанес сверху, но так же безрезультатно – Каллин парировал легко, почти лениво. Еще дважды Тристан наступал на противника; он рубил, размахивая мечом со всей быстротой, на какую был способен, в надежде утомить Каллина, но только вымотался сам, и в тот миг, когда принц отступил на шаг, чтобы перевести дыхание, защитник Кернова сделал выпад.

Выпад был хорош. Даже красив, если оценивать умение обращаться с мечом. Можно сказать, это был милосердный выпад. Душа Тристана отлетела от тела в один миг. Принц не успел даже обернуться к возлюбленной, стоящей в дверях дома. Он только смотрел на своего убийцу, а кровь хлестала из рассеченного горла на белую рубаху, потом выронил меч, захрипел и рухнул на землю.

– Правосудие свершилось, о король, – бесцветным голосом проговорил Каллин, вложил меч в ножны и пошел прочь.

Керновские копейщики, не поднимая на меня глаз, расступились. Я поднял Хьюэлбейн и едва увидел серый клинок за пеленою слез. Я слышал, как кричала Изольда, пока воины ее мужа убивали шестерых копейщиков Тристана, вставших на защиту своей госпожи. Я закрыл глаза.

Я не мог смотреть на Артура. Не хотел с ним говорить. Я пошел на мыс и там молился богам, призывая их вернуться в Британию, а пока я молился, керновцы отвели Изольду к заливу, где стояли две темные ладьи. Однако ее не отвезли назад в Кернов. Принцессу Уи Лиатаина, пятнадцати весен от роду, ступавшую босиком по волнам, девочку с голосом, призрачным, как шепот погибших корабельщиков, чьи души носятся над морем, не обретая покоя, привязали к столбу и навалили вокруг плавника, что в изобилии валяется на берегу Халькома, и здесь, под непрощающим взором мужа, сожгли живьем. Тело ее возлюбленного уложили на тот же костер.

Я не хотел ехать с Артуром. Не мог с ним говорить. Он отбыл, а я остался ночевать в темном пустом доме, где еще вчера спали влюбленные. Потом вернулся в Линдинис и рассказал Кайнвин о давней бойне на вересковой пустоши, когда во исполнение клятвы пролил невинную кровь. Я рассказал, как сожгли Изольду. Как она горела и кричала, а король Марк смотрел.

Кайнвин обняла меня.

– Ты знал за Артуром эту суровость? – тихо спросила она.

– Нет.

– Он один защищает нас от ужасов хаоса, – сказала Кайнвин. – Как ему не быть суровым?

Даже сейчас, закрывая глаза, я иногда вижу эту девочку, выбегающую из моря, белое платье, прилипшее к худенькому телу, улыбку, руки, протянутые к возлюбленному. Я не могу услышать чаячьи крики, чтобы не увидеть Изольду; ее образ будет преследовать меня до смертного часа, и там, куда моя душа отправится после смерти, она будет со мной: дитя, убитое ради короля, по закону, в Камелоте.

Глава 9

Много лет после клятвы Круглого стола я не видел ни Ланселота, ни его прихлебателей. Близнецы Амхар и Лохольт, сыновья Артура, жили в Венте и возглавляли отряды копейщиков, но если и сражались, то лишь в кабаках. Динас и Лавайн тоже вместе с Ланселотом перебрались в Венту, где получили в свое распоряжение храм римского бога Меркурия; их церемонии соперничали по пышности с теми, что происходили в Ланселотовой дворцовой церкви, освященной Сэнсамом. Епископ часто бывал в Венте и сообщал, что белги довольны новым королем; это значило, что они хотя бы не бунтуют в открытую.

Ланселот и его свита нередко бывали в Думнонии, обычно в Морском дворце, но порою в Дурноварии, на каком-нибудь большом пиру. Я не шел на празднество, если знал, что они там будут, и ни Артур, ни Гвиневера не настаивали на моем присутствии. Не позвали меня и на торжественные похороны Ланселотовой матери Элейны.

Честно говоря, Ланселот оказался неплохим правителем. В отличие от Артура он не забивал себе голову правосудием, справедливостью в сборе податей и состоянием дорог; ничем таким он попросту не занимался, но поскольку этим не занимались и его предшественники, никто не заметил разницы. Ланселот, как и Гвиневера, думал только о собственном удобстве и, подобно ей, выстроил великолепный дворец со статуями и яркими фресками. Здесь по стенам он развесил зеркала, чтобы любоваться своими бесконечными отражениями. Деньги на всю эту роскошь брались из налогов, но народ, освобожденный от саксонских набегов, не роптал на тяжелые подати. Кердик, как ни странно, хранил верность обещанию, и ни один саксонский копейщик не вторгся в изобильные хлебом и скотом владения Ланселота.

В этом не было нужды: Ланселот сам пригласил саксов в свое королевство. Оно обезлюдело за долгие годы войны, некогда плодородные пашни заросли лесом, и Ланселот предложил соплеменникам Кердика заселить пустующие земли. Саксы присягали ему на верность, вырубали леса, строили новые деревни, платили подать и даже вступали в его дружину. Мы слышали, что теперь дворец Ланселота охраняют исключительно саксы. "Саксонская гвардия", называл он их и отбирал по росту и цвету волос. Я их видел – правда, не тогда, а позже; все они были высокие, белокурые, с топорами, начищенными до зеркального блеска. Поговаривали, будто Ланселот платит Кердику дань, но Артур на совете с гневом опровергал этот слух. Артур не одобрял появление на Британской земле саксонских переселенцев, но считал, что тут Ланселот в своем праве, и главное, что в стране царит мир. В его глазах мир искупал все.

244