Хроники Артура - Страница 245

245

Ланселот даже хвалился, что обратил своих саксонских воинов в христианство. По всему выходило, что его крещение было не показным; во всяком случае, так уверял Галахад, частенько навещавший меня в Линдинисе. Он описывал церковь, которую Сэнсам выстроил в Венте, рассказывал, что там каждый день поет хор и священники совершают христианские таинства. "Так красиво", – говорил Галахад. Я тогда еще не видел безумия христиан в Иске, поэтому не полюбопытствовал, происходит ли подобное в Венте и поощряет ли его брат думнонийских христиан смотреть на себя как на избавителя.

– Изменило ли христианство твоего брата? – спросила Кайнвин.

Галахад смотрел, как мелькают ее пальцы, вытягивая и ссучивая кудель.

– Нет, – признал он. – Ланселот считает, что можно помолиться с утра и весь день вести себя как вздумается. Увы, многие христиане такие же.

– И как же он себя ведет? – спросила Кайнвин.

– Дурно.

– Хочешь, я выйду из комнаты, чтобы ты мог, не стесняясь, все рассказать Дерфелю? – вкрадчиво спросила она. – А он мне все перескажет, когда мы уйдем спать.

Галахад рассмеялся.

– Ланселоту скучно, госпожа, и он ищет способы развеять скуку. Охотится.

– Мы с Дерфелем тоже охотимся. Тут нет ничего дурного.

– Он охотится на девушек, – грустно сказал Галахад. – Не то чтобы он их принуждал, но особого выбора у них тоже нет. Некоторым даже нравится роль королевских любовниц.

– Большинство королей так поступает, – сухо заметила Кайнвин. – И это все, чем он занимается?

– Он проводит часы с этими двумя гнусными друидами, – сказал Галахад, – и никто не понимает, что общего может быть у христианского короля с идолослужителями. Ланселот говорит – просто дружба. Еще он покровительствует поэтам, собирает зеркала и ездит к Гвиневере в Морской дворец.

– Зачем? – спросил я.

– Уверяет, что для бесед. – Галахад пожал плечами. – Вроде бы они разговаривают о вере. Точнее, спорят. Гвиневера с головой ушла в религию.

– В служение Изиде, – неодобрительно уточнила Кайнвин. Мы все слышали, что за годы, прошедшие с клятвы Круглого стола, Гвиневера превратила Морской дворец в одно огромное святилище Изиды, а своих прислужниц, отобранных за изящество и красоту, – в жриц великой богини.

Галахад перекрестился, чтобы отвратить от себя языческое зло.

– Гвиневера верит, что великая богиня обладает огромной силой и может вмешиваться в людские дела. Вряд ли Артуру это по душе.

– Ему это страшно надоело, – сказала Кайнвин, допрядая остатки кудели и сматывая нитку на веретено. – Бедняга только и жалуется, что Гвиневера не желает говорить ни о чем, кроме религии.

Разговор происходил задолго до того, как Тристан с Изольдой бежали в Думнонию. Тогда Артур еще был в нашем доме желанным гостем.

– Мой брат уверяет, что ему интересны ее взгляды, – сказал Галахад. – Наверное, так оно и есть. Он считает ее самой умной женщиной Британии и говорит, что не женится, пока не найдет такую же.

Кайнвин рассмеялась.

– В таком случае хорошо, что я за него не вышла. Сколько ему сейчас?

– Тридцать три, кажется.

– Старик! – Кайнвин улыбнулась мне (я был всего на год моложе). – А что сталось с Адой?

– Она умерла родами. Остался сын.

– Какой ужас! – воскликнула Кайнвин. Она всегда расстраивалась, узнав о смерти в родах. – Так значит, у Ланселота сын?

– Незаконный, – с осуждением сообщил Галахад. – Зовут Передур. Ему уже четыре. Славный мальчуган. Мне нравится.

– А кто из детей тебе не нравится? – сухо заметил я.

– Щетка, – сказал Галахад и улыбнулся старому прозвищу.

– Только подумать, у Ланселота сын! – воскликнула Кайнвин с тем изумлением, с каким женщины обычно принимают подобные вести. По мне, в существовании еще одного незаконного королевского отпрыска не было ничего примечательного. Но, как я заметил, мужчины и женщины воспринимают такие вещи по-разному.

Галахад, подобно брату, так и не женился. Земли у него тоже не было, но он вполне довольствовался ролью Артурова посланника. Он пытался вдохнуть жизнь в угасающее Братство Британии, разъезжал по британским королевствам, доставлял послания, улаживал споры и на правах королевского сына разрешал конфликты между Думнонией и соседними государствами. Именно Галахада отправляли к Энгусу Макайрему с жалобами на пограничные набеги; он же после смерти Тристана повез весть о смерти Изольды ее отцу. После этого мы много месяцев не виделись.

Артура я тоже старался избегать – не отвечал на письма, не появлялся в совете. За месяц после смерти Тристана он дважды приезжал к нам; оба раза я держался с холодной вежливостью и при первой возможности уходил спать. Артур подолгу разговаривал с Кайнвин. Она пыталась нас примирить, но сожженная девочка не шла у меня из головы.

Впрочем, совсем не видеться с Артуром я не мог. Через месяц должно было состояться повторное провозглашение Мордреда, и приготовления уже начались. Местом церемонии выбрали Кар Кадарн, рядом с Линдинисом, и часть хлопот легла на нас с Кайнвин. Даже Мордред заинтересовался – видимо, понял, что после официального вступления во власть сможет уже и вовсе никого не слушаться.

– Ты должен решить, кто тебя провозгласит, – сказал я ему однажды.

– Артур, наверное, – лениво отозвался он.

– Обычно это делает друид, – отвечал я, – но если ты хочешь, чтобы церемония была христианская, надо выбрать между Эмрисом и Сэнсамом.

245